До девятой, эсхатологической главы Бердяев строил как будто бы условную конструкцию «русской идеи», преодолевшую модерность, не заинтересованную в ней. Русская идея — идея преодоления власти человека над человеком. Не единственно данная версия таковой, но единственно доступная в данном ему контексте, оформленная интеллектуально в истории. Бердяев не согласен на расизм, его «русскость» — не биологическая категория, не диагноз, а задиакальный гороскоп. Девятая глава эту конструкцию ломает одним неосторожным замечанием: близость эсхатологического ожидания Чешковского (существующего вне русской культуры) ожиданию «русской идеи» Бердяев зачем-то объясняет «общеславянским сходством». До сих пор он справлялся замечаниями о сходствах как проявлениях духа (как то: панхристианизмом), а не почвы. Даже теллурические основания у разных авторов, которых он суммирует, тоньше, чем это нелепое замечание. В нём расцветает суть всех притязаний егоров на философию Бердяева, такую на самом деле им далёкую. Ломаться на «польском вопросе» — это, видимо, часть «русской идеи».